Глава 2. От нуля до тринадцати.
Эпизод 2. Знаки судьбы.
После четырех лет бабушкиного воспитания меня отдали в детский сад. Естественно, там я приживалась с большим трудом, поскольку была запуганным, робким и мечтательным ребенком. Девочки почему-то мне всегда завидовали, а мальчики постоянно донимали насмешками и приставаниями. Один вечно краснеющий мальчишка во время тихого часа, как правило, оказывался на соседней кроватке и молча, с каким-то остервенением, пытался засунуть руки ко мне под одеяло. Что ему было надо, я совершенно не понимала, но со слезами на глазах оказывала всяческое сопротивление. Я инстинктивно стыдилась его приставаний и поэтому никому не жаловалась.
У меня был абсолютный музыкальный слух, и мать последовала совету воспитательниц, а также моде того времени. Таким образом, в шесть лет я без всяких затруднений была принята в музыкальную школу, в класс скрипки. Когда мы вышли после вступительного собеседования на улицу, стояла прекрасная теплая погода начала лета. Мы с мамой шли по улице, и вдруг какой-то мотоциклист, проезжавший мимо, ни с того, ни с сего бросил к моим ногам букет свежей сирени! С одной стороны, я была потрясена, а с другой, - уже знала, что проживу необыкновенную жизнь, и отнеслась к этому с мечтательным пониманием. Просто опять поступил некий сигнал, еще один... Как раз незадолго до этого, гуляя с родителями в парке Сосновка, я нашла удивительную перламутровую брошку в виде лебедя. У нее был сломан замок, поэтому кто-то потерял ее, а моя мать не смогла носить. Но потом, когда мне исполнилось четырнадцать, я придумала, как отремонтировать эту красоту, и иногда надевала ее в качестве талисмана! Да, много было в моей жизни разных знаков судьбы!
Тогда же наша семья получила новую квартиру, и вскоре выяснилось, что у меня будет братик или сестричка. Как потом рассказывала бабушка, это смогло случиться из-за плохого качества "Изделия № 2". Я искренне радовалась и просила маму народить девочку ( а я почему-то знала, что будет именно девочка ) как можно быстрее. Например, к приходу гостей. Однако, когда сестренка благополучно появилась на свет, все взрослые наперегонки кинулись ею заниматься. И для меня это пахло уже предательством. Впрочем, прекрасный таинственный мир, который был в моей душе, не давал мне чувствовать себя одинокой. А вскоре я пошла в школу.
--------------------------------------------------------------------------------
Итак, я пошла в школу, накачанная наставлениями бабушки о правильном серьезном поведении. Проблемы в общении были все те же. Училась я на "отлично", но совершенно не умела за себя постоять. Поэтому вскоре составился целый коллектив шипящих на меня по малейшему поводу, завистливых девочек.
Я почти никогда не учила уроки, все давалось само собой, да и времени катастрофически не хватало. Мать болезненно хотела удовлетворить за мой счет свои амбиции, поэтому в течение всего первого класса вырабатывала у меня красивый почерк, заставляя переписывать каждую страницу по три-четыре раза. Бывало это обычно по вечерам, после занятий в музыкальной школе, мне уже очень хотелось спать, но я подчинялась. Я боялась ее гнева на каком-то инфернальном уровне! Впрочем, и реально было чего бояться.
Дело в том, что как-то незаметно мать совершенно распоясалась и стала драться с бабушкой. Со стороны это выглядело ужасно, сопровождалось воплями и визгами, хотя никаких серьезных увечий они, слава богу, до поры до времени, друг другу не наносили - так, пара глубоких царапин да небольших синяков на руках! Дедушка и папа, будучи стопроцентными подкаблучниками, обычно не вмешивались в эти потасовки. Только когда бабушкин визг очень сильно резал слух, мужчины деликатно растаскивали своих дам по комнатам. Как я на это реагировала? Очень стеснялась соседей, которые наверняка слышали все эти рыки и вопли. Иногда, возвращаясь домой, поднимаясь по лестнице, я не знала, куда деваться от стыда, ибо ругань и вопли раздавались на весь дом. Впрочем, порой было даже забавно и любопытно наблюдать за этими потасовками, постепенно они начали вызывать у меня некоторое удовлетворение от того, что тетки разбираются между собой, оставив меня и других домочадцев на время в покое. Но приходилось скрывать свое нездоровое торжество, ибо в любой момент фурии могли неожиданно помириться и направить свою агрессию в мою сторону. Довольно часто практикуемое одновременное нападение обеих "воспитательниц" на меня, как на совместную жертву, бывало, как правило, серьезным испытанием для моей неокрепшей детской психики. Они не били меня, но нагнетали своими нападками такую безвыходность, что хотелось просто умереть. Главным девизом этого приема воспитания, пожалуй, было : "Все так плохо - плохо, ужасно, отвратительно, но ... исправить, изменить ничего нельзя!" Спрятаться от них было некуда, заступиться было некому, бежать куда-то я боялась в силу здравого ума... Я это пережила, я закалилась! Хотя и дорогой ценой.
С этого времени мне начали сниться кошмарные жуткие сны, хотя тогда они еще не были вещими, это пришло позднее. То снился ядерный взрыв, ужасный смертельный свет разорвавшейся бомбы, от которого я пытаюсь спрятаться в каком-то рве. То снилось, что меня живьем закопали в могилу, и я тщетно пытаюсь сдвинуть крышку гроба и вылезти на поверхность. А ведь фильмов на эту тему я еще не видела! Но самым страшным был многократно повторявшийся сон о змеях, ползающих поверх моего одеяла... Этот сон буквально сводил меня с ума! Правда, о своих кошмарных ночных видениях я никому не могла рассказать, так как твердо была уверена, что никто мне не поможет!
Лето после первого класса было достаточно судьбоносным. Я умудрилась влюбиться! Целых два раза! Правда, это были просто мои мимолетные реакции на выражение первых явных симпатий со стороны противоположного пола.
В июне меня единственный раз в жизни отправили в пионерский лагерь, где мне очень понравился мальчик Юра, который почему-то улыбнувшись, взял меня за руку. Ох, уж эти Юры, мне всегда везло на них с тех пор! Впервые оказавшись вдалеке от своей утомительной семьи, я наслаждалась свободой и весельем. Так оказалось, что я вовсе не бука, какой меня привыкли считать дома, а вполне коммуникабельный и даже пользующийся популярностью человек. Именно находясь в лагере, я впервые критически оценила свой гардероб, состоявший в основном из пошитых бабушкой платьев "до колен". Уныло-строгая одежда, в которую меня, как правило, одевали, несомненно являлась разновидностью воспитательного воздействия, так же как и имя, данное мне бабушкой при рождении.
Она назвала меня Верою, как некий режиссер моей будущей жизни, ассоциированно вспоминая героинь Лермонтова ("Княжна Мэри"), Гончарова ("Обрыв"), Чернышевского ("Что делать?") и Куприна ("Гранатовый браслет"). Правда, главным, что объединяло, по ее мнению, этих героинь, была несчастливая личная жизнь с какими-то надрывающими душу расставаниями. Из чего шел нелогичный по своей сути вывод, что я непременно должна оказаться в старых девах! А поэтому должна много учиться, сидеть над книгами и носить длинные платья, т.е. быть очень-очень "синим" чулком, желательно до шеи. Бабушка как-то не учла, что все вышеназванные героини были по-существу страстными и свободолюбивыми натурами, и главным их предназначением, по замыслу авторов, был протест против сложившегося в обществе понимания женской сущности. И как знать, может быть, именно в этом смысле мое имя повлияло на мою судьбу...
Тем же летом, в августе, меня отправили под Тихвин, к бабушкиной тете, очень милой и интеллигентной старушке, у которой наша семья в те годы обычно проводила отпуска. Это был небольшой поселок, в клубе которого я впервые посмотрела очень многие фильмы. Помню, как-то, когда в очередной раз я собралась в этот клуб, мне разрешили надеть, наконец, новое платье, подаренное дядей. Голубое, крепдешиновое, с белыми капроновыми рюшечками, оно казалось мне нарядом принцессы. Радостная, я вышла на улицу, и вдруг... услышала веселый, полный восторга, бойкий мальчишеский голос : "Верка-то какая красавица!" Это был Саша Гурков, симпатичный, кареглазый и черноволосый мальчик чуть постарше меня, он проезжал мимо на велосипеде. Боже мой, впервые в жизни мне говорили такое, от радости я чуть не сошла с ума, хотя виду не показала, только улыбнулась... А вскоре пришлось снова возвращаться домой, лето кончилось!
Жизнь потекла своим чередом. Обычная школа, музыкальная... Игра на скрипке не доставляла мне большого удовольствия, звук "восьмушки", скрипучий и глухой, раздражал слух. Представляю, каково было моим домочадцам, однако они стоически терпели, правда, не настаивали, чтобы я долго занималась...
Ругань и драки продолжались, как обычно, но у меня появилась подруга-одноклассница, у нее дома я теперь проводила все свободное время. Когда обычно мы встречались на улице, Ленка несколько грубовато радовалась, стукая довольно сильно меня кулачком по спине. Чувствуя острую боль в животе, я старалась сделать вид, что все в порядке, ведь других подруг у меня не было! Зато в классе теперь никто меня больше не обижал!
Мы играли в разные странные игры, воображая себя то управителями какого-то островного государства (я рисовала многочисленные географические атласы по этому случаю), то героями-любовниками (я была за мужчину). Правда, ни до каких лесбийских игр дело не доходило, но какой-то элемент эротики в нашем общении присутствовал, Ленка любила оголяться и рисовала портреты голых теток. Она была единственной любимой дочкой, поэтому не прочь была покомандовать, но чего не стерпишь ради дружбы. Вместе с Ленкой и ее матерью я ездила гулять в ЦПКО и в Петродворец, училась танцевать модный тогда твист. Ленке очень повезло, у нее были замечательные, добрые, веселые и умные родители: папа, капитан третьего ранга, учился в Военно-Морской Академии, а мать преподавала английский язык в каком-то институте. Спокойные, самостоятельные, рациональные, хозяйственные, эти люди стали для меня некими ориентирами в дальнейшей жизни. В квартире всегда были уют, чистота и порядок, все в этой маленькой семье любили и уважали друг друга.
А у нас дома были вечный беспорядок и разборки! И я постоянно являлась объектом неоправданных манипуляций. Например, одно время, без всяких на то причин, мать повадилась регулярно в два часа ночи будить меня, чтобы я сходила в туалет. Помню, как при открытой двери, под ее бдительным оком, я спросонок силилась выдавить из себя хоть две капли! Кроме того, моя красавица-мать оказалась существом неприятно физиологичным. По утрам, собираясь на работу, она бегала по квартире абсолютно голая, потому что ей, дескать, жарко. Еда для нее, как правило, превращалась в акт обжорства, она неприлично азартно хватала горячую пищу, как невоспитанный голодный подросток. Вспотев, обязательно призывала меня в свидетели: - "Иди, потрогай, какая я мокрая!" Но хуже всего, - она любила демонстрировать свои обильные месячные, размахивая у меня перед носом кровавыми тряпками! Никакой интеллигентностью тут даже не пахло.
Моя перенапряженная от постоянного семейного стресса нервная система требовала какой-нибудь разрядки. И как-то невзначай я начала заниматься мастурбацией. В то время это был сугубо механический акт, исполняемый с помощью зажатого между ног одеяла. Ни про каких мальчиков или мужчин при этом думать мне и в голову не приходило!
Продолжение следует...
